Коняга улёгся в деннике. Опилки были чистые, так что лежать всё равно можно было. На сердце у коня было тяжело. Хоть он наконец-то прилёг на мягкие опилки после столь долгой и неприятной поездки, но морально это удовлетворения не приносило.
- Что бы я ещё хоть раз туда залез! Да фигли им! Не загонят!
Коняга был даже обижен на хозяйку, что она его морковкой уговорила зайти в коневозку. Ему крайне непонравилось ехать, когда трясёт и шатает. Так ехал он ещё только в самом детстве и с этого времени воспоминания были куда менее радужными. Но вот волновало жеребца ещё и другое. За последнее время обажаемая хозяйка приходила очень редко, лишь иногда навещая своего питомца. Вот только чаще всего она приходила с какими-то людьми, что смотрели его, кормили и зачем-то трогали. Затем они выходили на развязки и чистились. Вокруг него ходили, рассматривая и изучая, словно чего-то новое увидили, а не всего лишь лошадь. Эта процедура меньше всего нравилась жеребчику. Затем его седлали и выезжали в манеж. Там делали одни и те же элементы, словно показывая, что умеют. С каждым разом конь старался всё меньше, так как тоска росла в его груди. хозяйка уже не приезжала просто погладить или вывести погулять - это делал всегда кто-то другой.
Коняга даже и не понимал, что в тот момент дни его были сочтены. В том положении, в которое попала его хозяйка, ему оставалось всего немного, если бы его не купили. Затем, после прихода одного человека, хозяйка долго ещё не приезжала. Но стоило ей приехать, а Кеше обрадоваться, как они пошли в эту коневозку. Не радовала даже морковь. Сердце тосковало, словно конь понимал, что больше не увидит столь обажаемого и родного человечка. Затем была долгая дорога и это место. В этой конюшне денники были больше, а овёс лучше, но всё было чужое, что заставило конягу погрузиться в явное уныние. Так и сейчас он лежал на чистых опилках и грыз соломенку, что осталась после трапезы.

Коняга услышал шаги по проходу. Люди теперь вызывали у него совсем мало доверия, так что он не собирался лежать в прсутствии этого слабого, но всё же хищника. Конь стал слегка пряси ушами, ощущая запах чужого человека.Как только девушка вошла, в нём всколыхнулось что-то вроде наджды, что это хозяййка, что она любит его всё же, что она вернулась, но по первым шагам стало слышно, что это не так. За пять долгих лет коняга выучил, как пахнет его хозяйка, какие у неё шаги, какие её руки и как она даёт сахар, а череда чужих людей, что промелькнула у него перед глазами даже немного стёрла воспоминания, что вызывало досаду у коня.
- Ну вот ещё одна... хоть бы затем вернулась моя хозяйка...
Коняга неохотно повернулся по звук своего имени, стараясь сразу уловить, что от него хотят, но не увидив знакомого лица отвернулся обратно, оставшись стоять полу-боком, полу-задом к дверке денника, что делало подход к нему по мнению большинства, весьма опасным, хотя коняга и не представлял как можно лягнуть человека, даже незнакомого. Кеша стоял и мирно жевал травинку, что осталась так в его зубах. Этот ещё один человек пока его даже не интересовал, разьве что мешал отдохнуть на мягких опилках после дороги. Весь бока коня был в древесной стружке, показывая то, что истить его надо будет долго. Жеребчик задумчиво почесал зубами плечо и отмахнулся хвостом от мухи, хлстнув себя по боку. Он не понимал, то ли и правда была муха, то ли просто зачесалось, но после удара хвостом о шерсть чесаться перестало, что даже порадовало конягу. Он задумчиво смотрел в угол, прикрыв глаза и развесив уши. Всё же на душе до сих пор было по-настоящему тоскливо.

Коняга лишь искоса поглядывал на эту барышню. Она была довольно высокой, как и его прошлая хозяйка, чем явно импанировала самому коняге. Светлые волосы обрамляли миленькое, по человеческим меркам, личико. Но всё же куда больше конь обратил внимание на запах. Это выдывало всех людей просто с головой, когда они приходили смотреть жеребца. Коняга вспоминал, что одни пахли чем-то резким, вроде какой-то химии и сразу вызывали этим негатив, третьи словно чистотой пахли, что не притягивало и не отталкивало, а вот редкие люди пахли на самом деле самой настоящей конюшней, а возможно и другой лошадью. Этих людей Гекко готов был терпеть, так как они были всё же хоть чуточку роднее, чем остальные, так что к ним коняга был мягче. Так и эта девушка пахла коюшней. Кеша уже заметил, что и одежда у неё была простая, которую можно и слюнявить, и об которую тереться. Это всё же смягчило сердце коняги.
Но вот что сделала эта чудесная девушка дальше, заставило коня повернуться с радостным гурканьем. Сколько раз уже такие люди приходили просто так в хорошей одежде, а его ещё и ругали, когда он пытался потереться. А теперь.. запах.. такой родной, сладкий морковный запах, даже немного развеил грудь Геккона, заставляя прижаться нежным и мягким на ощупь носиком к решётки денника, стараясь достать это чудо, что теперь лежало на ладони девушки.
- Ну.. ну же.. я тебе даже дам себя погладить...
Поччему-то он вспомнил, что хозяйка давала ему всегда полее крупную морковь, которую приходилось жевать долго, удовлетворяя рефлекс и получая настоящее удовольствие. Конь теперь заглядывал в глаза девушке, но никакая морковь не дала бы ему повода назвать её хозяйкой.

Ну вот и дверка денника стала открываться, что ещё сильнее приблизило Геккона к его заветной морковке. По мере приближения девушки запах становился всё ярче и сильнее, приятным предвкушением щекоча ноздри жеребца. Он уже представлял как эта сладкая морковь будет хрустеть на зубах, оставляя на языке незаабываемый вкус. Такие мысли даже вытеснили тоску по хозяйке на время, так как жеребчик очень редко получал угощение в тот, прошедший, месяц. Гекко ещё не понимал, что вот так, с протянутой моркови, начинается его новая, совершенно иная жизнь, но словно это ощущение будоражило молодую кровь. Рядом с ним девушка всё же оказалась меньше, чем могла показаться сначала. Она была такой же хрупкой, как и все люди, так что с ней стоило быть аккуратным, не забываться даже во время игры.
- Ну погоди... Сейчас ты мне эту морковку отдашь иии...
Даже мысленно конь не договорил, представляя со сладостью те проказы, что он собирается устроить, но уже сейчас нельзя было давать спуску этому человеку, надо было показать, что морквой его не купишь, что у Геккона тоже гордость есть. По этому жеребец попятился, отходя к стенке денника и зажал уши. Он протянул шею, не бирая с морды агрессивное выражением, но по плавным движениям было заметно, что коняга только тянется за морквой, даже и не думая кусать. Это же и подтвердили мягкие губы лошарика, что ткнулись в руку девушки, забирая морковку. Голову он убирать не стал, а лишь продолжил жевать угощение, муслякая ладонь хорошего человека, наслаждаясь вкусом. Даже уши Гекко расслабил, подходя поближе, что бы начать есть. Закончив свой перекус он поднял голову, начав уже вблизи рассматривать человека куда с более дружелюбным и заинтересованным выражением, чем вначале. Всё же по жизни коняге пришлось хорошо, так что он нормально относился к людям, правда любил пошутить над ними, пользуясь своим ростом и силой.

Но счастье длилось недолго, недоуздок ещё был на нём после перевозки, так что полностью расслабиться у него не получилось. Но всё же голос девушки успокаивал. Кеше нравилось, когда всадник, а точнее пока просто человек, говорил с ним. Конечно, конь совершенно не понимал значения слов, но это не мешало его чутким ушам улавливать куда больше информаии. Интонации говорили куда больше, чем могли сказать буквы в определённом порядке. сейчас девушка говорила мягко и плавно, но это только настораживало. Ясно было дело, что просто так коня не успокаивают, а тем более не берут за недоуздок.
- Ну может мы сегодня погуляем, а? Я так устал от переезда.
Сейчас у Гекк было два варианта - либо притвориться усталым и замученным и давить на жалость, либо всё же получить максимум удовольствия от того, что этот человек вывел его из денника. Всё же второе было предпочтительнее. Агрессивничать коняга даже и не думал, но вот похулиганить - а почему бы и нет. Настроение всё поднималось, давая развеиться и взбодриться, ощутить себя ещё таким молодым и весёлым. Силушки в застоявшемся коньке накопилось ой-ой-ой как, а выплеснуть её точно было надо, но для начала для начала надо было показать этой женщине, что он не сдестся просто так.
- Вот ща мы тебя и проверим...
Даже сейчас у коняги глаз блестел озорством. Всё же рядом с человеком он ощущал себя более живым, чем один в деннике, наедине с грустными мыслями. Пока коняга был добр и милосерден к этой девушке, послушно дав пристягнуть на себя чомбур и спокойно подойдя к двери, показывая готовность выйти, но все шалости были только впереди.

На развязки его пристегнули относительно спокойно, но ээто совсем не значило что так же будет и дальше. Пока его чесали, коня всё совершенно устраивало. Скребница ходила по коже, нежа и массируя шкурку, заставляя от кайфа аж глаза прикрыть. Конь готов был расплыться в улыбки если бы мог, как ему нравилось всё это. От масажа казалось, что иногда пробирает дрожь, когда девушка проводила по особо нежным местам. Коняга аж в спине прогнулся и ноги отставил назад, опускаясь, только что бы это мнгновенье не прекращалось. Но массаж кончился, а конь весь подобрался вновь в кучку. Щётка нравилась жеребчику куда меньше, чем скребница. Движения были резкие, смахивающие, что заставляло его всего напрячься. Когда его массировали, коняш даже передумал баловаться, но теперь это желание ещё усилилось, так как смахивания взбодрили его. А затем пришло время крючкования. Эту процедуру Геккон особо не любил, но три ноги выдержал стоически. Когда же девушка решила взять четвёртую (правую заднюю), то началась совершенная котовасия. Коняга если и поднимал её, то уводил себе под пузо, пряча. Он боялся на самом деле этого, так как все предыдущии манипуляции с шишкой были на самом деле болезненными, а теперь, даже при малейшем намёке на подобное, коняга стремился недопусить чужих к ножке. Но всё же попытки с 10 и это копыто удалось расчистить.
Седловка же казалось простой, не считая тех мелочей, что коняганадувался при затягивании подпруги и поднимал ноги, когда мотали бинты. Он любил побаловаться даже в таких местах. Но, когда нанего накинули повод и сняли недоуздок, приколист окончательно проснулся. Геккон задрал голову как можно выше, не давая дотянуться до неё и стал пока медленно пятиться. Глаз смотрел вниз лукаво и игриво, видно было, что конь честно и искрене игрался.
- Ну-ну.. Я прыгай? А ты сначала сама попрыгай, а я посмотрю.
Он так и стоял, давая возможность датянуться разьве что до подбородка или шеи этой не шибко высокой в данном случае девушке. Долго он баловаться и не думал, но вот хотя бы немного помучить её перед выздом, так почему бы и нет? Это весело выглядело с точки зрения молодого жеребчика.

Конягу явно веселило то, как девушка прыгала, пытаясь поймать его хотя бы за губу, но в последний момент коняга всегда поднимал голову хотя бы чуть-чуть выше. Такая забава всё же нравилась Геккону.
- Вот и ты размялась.. теперь, знаешь ли, и мне не так обидно работать.
Ему всегда нравилось поиздеваться хотя бы немного перед работой, когда настроение было приподнято. Это давало хоть какую-то моральную компенсацию за последующую долгую и совершенно нудную тренировку. Хотя ради хозяйки во время тренировки коняга выкладывался на всё, только что бы сделать ей приятное. но эту девушку пока нельзя было назвать хоязйкой. Разьве что будующим всадником, но и это было под вопросом до сих пор. Женщина снова заговорила, но на этот раз интонации её были сердитыми. Коняга ещё больше развесеилися от подобного, но своей дурной головушкой понял, что ещё чуть-чуть и он очень серьёзно нарвётся. Получать по шеям Кеше не хотелось совершенно, а это значило только то, что сейчас надо подчиниться. Да и если бы девушка просто ударила коня, то тут бы началась истерика, так как жеребец не переноси никакой грубости к себе,  если человек был на земле. Стоило человеку лишь немного потянуть за повод, как коняга податливо и послушно опустил голову с выдохом. Настроение он себе поднял, так что теперь можно и подчиниться. Трензель Геккон ловко взял в рот, уже не проявляя ни чуточки сопротивления. Больше сердить девушку не было смысла, так что теперь конь встал ровно, сдувшись в животе и изобразил святую невинность. Ушки были расслаблены, стойка идеальна, а весь его вид изображал просто порыв и стремление трудиться на благо Родины. Только лукавый блеск глаз ввыдавал молодого баловня.